Случай в армии или как повлиял карибский кризис на судьбу молодого советского ракетчика

ПОСТУПЛЕНИЕ В УНИВЕР

Жизнь моя состояла не только из побед. Бывали и разочарования. Чего было больше я и сказать затрудняюсь. Если подойти с той стороны, нравится ли мне моя прожитая жизнь, то я согласен на положительную оценку. Чёрные полосы моей жизни быстро менялись на белые, но след оставляли яркий.

На иняз я поступил сразу после школы. Казалось бы, повезло. По тогдашней традиции нас после зачисления отправили в колхоз. Вручную убирали виноград. Нормы устанавливали такие, что вернувшись с работы мы еле доходили до постели. С непривычки ныли все мышцы, но к концу недели в ритм втянулись и стали ходить вечерами в клуб. Месяц не пролетел, а просвистел!

После сельскохозяйственных будней рвение к учебе по остыло, я успокоился и привык, что я студент. С трудом накупил себе общих тетрадей. В магазинах тогда не было ничего, всё надо было доставать. С рук приобрел китайскую перьевую авторучку с золотым пером. В общем, к учебе был готов. И вдруг приходит повестка в военкомат. В то время не давали отсрочки на учебу, отсрочка появилась позже. Мы знали об этом, но надеялись – вдруг пронесет? Впрочем, выбора у меня не было.

НАЧАЛО СЛУЖБЫ В АРМИИ

С десятью классами образования тогда призывали либо в ракетные войска, либо в авиацию. Прошел курс молодого бойца, учебку, получил звание мл. сержанта и попал на ракетную точку в Казахстан.

Только расположился в казарме, только начал входить в курс, только начал привыкать к ракетным будням и совершенной секретности, как новое приключение. Вызвали меня в первый отдел и там под строгим секретом провели инструктаж о том, что я вообще ничего о службе говорить не должен. Я это уже слышал раньше, но тут услышал еще одно пугающее предостережение. Особист долго подбирал слова и из многочисленных обрывков его фраз я понял, что при любой моей попытке рассказать подробности моей предстоящей миссии ко мне будут применены методы неформального воздействия вплоть до ликвидации. О характере миссии и о моих дальнейших обязанностях он сказал, что доведут до меня в нужное время. Я подписал документ, что инструктаж прошел и предупрежден. После этого мне сказали, что временно меня переводят в г.Николаев.

Получив проездные документы, сухой паёк и несколько рублей я с вещами покинул часть. До Николаева добрался поездом без происшествий. В части меня разместили в большой полупустой казарме и предупредив о совершенной секретности запретили выходить из казармы под страхом ареста на гауптвахту. Переписку с родными и с кем бы то ни было отменили до особого распоряжения. В казарме было несколько человек из разных воинских частей, прибывших, как и я в командировку. Никто о себе ничего не рассказывал, видимо были предупреждены и тоже дали подписку. Кроме того мне мой особист при тогдашнем инструктаже сказал, что за мной всегда будут вести наблюдение через таких же солдат, как и я, а я в свою очередь должен буду немедленно сообщить местному особисту, если замечу откровенность какого-нибудь моего сослуживца. Обстановка у нас было напряженная.

Через пару дней начали прибывать к нам в казарму такие же служивые, как и мы, но уже группами. Казарма быстро наполнялась. Через неделю она была полной. Среди прибывших, солдатики в группах в отличие от нас одиночек, друг друга знали, некоторые уже прослужили вместе по два года и из их разговоров (они их вели полушепотом) я узнал, что из нас формируют войсковую часть, которую собираются с ракетными комплексами забросить в какую-то не дружественную страну, где мы быстро приведем ракеты в боевое состояние и осуществим пуски по вероятному противнику. Все сходились во мнении, что после этого нападения нам вряд ли удастся выбраться назад. Настроение от этого не улучшалось. Больше всего томила неизвестность.

НАРАСТАНИЕ КРИЗИСА

Вскоре из нас начали формировать отделения, взвода, роты. Прибыли офицеры. Началась строевая подготовка, чтоб сбить нас в коллектив. Офицеры на вопросы о нашей дальнейшей службе тоже помалкивали. Они сами ничего не знали. Началась учеба, нас знакомили с ракетными комплексами, устройством пусковых площадок и все то, что мы уже в учебке проходили. Кроме того нас начали активно привлекать к строительным работам, которые вели местные стройбатовцы. Там мы приобретали навыки сварщиков арматуры, бетонных работ, кирпичной кладки, то есть профессиям, далёким от нашей непосредственной службы. Много позже мы поняли зачем это делалось. А пока стойко переносили тяготы и лишения военной службы (статья дисциплинарного устава ВС СССР). О второй части этой статьи, где говорится “… нe щадить своей крови и самой жизни при выполнении воинского долга” мы старались не думать.

Прошло время, мы уже достаточно хорошо друг к другу притерлись и представляли собой слаженное воинское подразделение со своими командирами и подчиненными. Приближалась отправка. Мы это поняли по усиливавшемуся дисциплинарному режиму. Нас в последние разы спешно гоняли по полученным навыкам строительных профессий, но уже сообщили, что нам предстоит самостоятельное строительство ракетных пусковых площадок и некоторых небольших зданий. Наши командиры были переведены на казарменное положение. Появились толпы особистов, которые тоже спешно проводили дополнительные инструктажи. С нас сняли военную форму, одели в рабочие спецовки, забрали все документы и выдали удостоверения на право управления комбайном. Особисты с нами разучивали легенды о том, что мы должны отвечать в непредвиденных случаях. Все моя «легенда» сводилось к тому, что я комбайнер, прибыл на Кубу по контракту помогать в уборке сахарного тростника и обучать кубинских товарищей работе на комбайне. Снова взяли с нас подписки о неразглашении. Но самое главное, нам наконец-то сказали, что мы отправляемся на Кубу, где должны помочь в монтаже ракетных пусковых площадок и обучить кубинских солдат обслуживать эти комплексы.

НЕВОСПОЛНИМЫЕ ПОТЕРИ

Теперь нам наше ближайшее будущее стало немного понятнее. Это успокоило. Мы поняли, что никого уничтожать ракетами не будем и главное – останемся живы. В молодости всегда на лучшее надеешься. Загрузили нас на корабль ночью, в грузовые суда, в трюмы, которые не предназначены для перевозки людей и плавание началось. Сколько нам пришлось пережить этих “тягот и лишений военной службы” за этот рейс не передать! В теплых водах экватора жара в трюмах стояла страшная! Вентиляция трюмов была естественной через открытые люки, то есть фактически вентиляции не было. На палубу выходить разрешали только ночью. Ночная прохлада могла бы охладить трюмы при наличии принудительной вентиляции, но её не было. Кроме нас в трюмах было много железа — элементов ракетных пусковых устройств, они тоже нагревались и усиливали тепловое воздействие. Сколько кораблей было в нашем караване я не знаю. После рейса по прибытию на Кубу я узнал, что некоторые солдатики жары не перенесли и умерли. Кто конкретно, нам не говорили и запрещали интересоваться.

У нас любое массовое мероприятие, как обычно, начинается с полной неразберихи. На Кубе было то же самое. Шла выгрузка оборудования, а из нас никто не знал что ему делать. Офицеры тоже в неведении. На минуту показалось, что про нас забыли. Кубинцы тоже были заморочены секретностью и не готовы были нас принять. Их особисты под командованием наших КГБэшников “пере бдели” в секретности и в результате оказалось, что кубинские военные слышали и знали, что прибудут какие-то грузы, и какие-то люди, а сколько их и куда их девать им не сказали. Лихорадочно раскидали нас по военным частям и накормили. Тут наверное, произошел первый прокол в секретности операции. Мы, повторю, были переодеты в кубинскую гражданскую одежду, а никто из особистов не задался вопросом, что могут делать гражданские рабочие в войсковых частях в таком количестве? Будь там рядом американский шпион, операция бы провалилась на первом этапе.

НАЧАЛО ОПЕРАЦИИ

Наутро нашу группу в составе 12 человек, я — командир отделения, лейтенант — командир взвода с утраченной фамилией и десять бойцов на судне были отправлены на точку. Плыли долго, почти целый день и прибыли в какой-то местный колхоз. Разгрузились на пристани, переночевали и наутро снова поплыли уже на колхозном баркасе. Ящики с оборудованием грузили руками. Основное оборудование и монтажные комплексы должны были прибыть немного позже. Выгрузились на пустынном берегу в безлюдном месте. Наладили палатки, запустили дизель-генератор и началась наша походно-полевая жизнь.

Лейтенант, хоть и молодой, но оказался сообразительным командиром. Он нам сказал, ребята, страна чужая, какой тут климат – неизвестно, какие звери, какая военная обстановка, что нас окружает и что может произойти я не знаю. Поэтому начнем строительство не с площадки, а с бункера. В нем мы сможем жить, а в непредвиденном случае сможем и от обстрела укрыться. Караульную службу будем нести не отрываясь от работы. Часовым в свободное время работать наравне со всеми, а стоящему на посту не спать! В последствии выяснилось, что все его опасения сбылись.

Бункер мы построили достаточно быстро. Он был несложным. Возводился из монолита. Котлован выкопали, арматуру сварили, опалубку поставили и несколько дней лили бетон. Лейтенанта вызвали к начальству, за старшего остался я. Еду нам привозили в термосах на катере один раз в день из того колхоза, в котором мы ночевали. Повариха была симпатичной туземкой и немного понимала по-английски. Она охотно пыталась разговаривать, часто смеялась и видно было, что пытается произвести впечатление. Английский её был очень плох. Но это нам не помешало сойтись с ней поближе. Она была женщиной одинокой, а мы уже больше года не видели женщин. По началу меня коробило от того, что она сегодня с одним, а завтра с другим, но к этому быстро привык. В конце концов не жениться же я на ней собираюсь! Пацаны установили между собой строгую очередность и не уступали место в очереди даже за деньги. Вскоре выяснилось, что туземка готова и по несколько человек за раз принимать. Очередь распалась сама собой.

Сколько времени мы работали, сейчас уже не вспомню. Дни шли монотонно и одинаково. Мы уже закончили монтаж стартовой площадки и нам привезли несколько ракет. Устанавливала их другая бригада “комбайнёров” – одетых в такую же одежду, что и мы. Разговаривать с ними нам было запрещено. На этой точке работы шли к концу, мы уже закончили строительство, несли караульную службу — охраняли ракеты. Лейтенант часто отлучался к начальству. Уехав в очередной раз он больше не вернулся. Прожили мы без него неделю и у нас появилось странное чувство тревоги. Сначала ничего не было, просто появилось чувство неизвестности, как тогда, когда мы формировались в Николаеве. Но потом стала нарастать тревога. Мы не могли понять причины, но на всякий случай спать стали в бункере.

Сложность положения заключалась в том, что английский из всех знал только я. Местный язык из нас не знал никто. Поэтому послать какого-то бойца с поварихой-туземкой в их колхоз на катере, чтоб он там попытался связаться с центром было бессмысленно: как он объяснит колхозникам куда ему надо позвонить? Да и не было уверенности, что колхозники знают как с центром связаться. Ситуация была патовая. Ехать надо было мне. А я, запуганный инструкциями даже представить себе не мог, что я отлучусь с сов секретного объекта: я хорошо помнил, что особисты обещали применить меры неформального воздействия вплоть до ликвидации. Как я себя ругал впоследствии, что не поехал! Все наши приключения, я имею в виду тех ребят, которые остались в живых, начались именно из-за моей той нерешительности. Мы себя успокаивали, что все образумится и ждали лейтенанта.

РАКЕТНАЯ АТАКА НА РАССВЕТЕ

Утром мы услышали какие-то хлопки. Нам спросонья показалось, что пришел наш катер и у него забарахлил мотор. Хлопки прекратились. Из-под одеял в предрассветной прохладе вылезать не хотелось и мы ждали, что нам скажут часовые. Должен же был хоть один из них прийти и доложить, что там за шум? Мы еще не знали, что часовые наши уже мертвы.

После минутного затишья раздался взрыв. Он был такой силы, что нам показалось, что наш бункер сдвинуло с места, невзирая на то, что он был полностью закопан в землю. А может и сдвинуло. Некоторые слетели с кровати, не имея ни малейшего желания этого делать. Я крикнул: Боевая тревога! В ружьё! Все мы быстро оделись и передернули затворы автоматов. Но выйти из бункера не смогли. Как потом оказалось, дверь нашу с той стороны завалило землей. Несколько часов мы пробивали проход в вентиляционном отверстии. Мы понимали, что по вентканалу до оголовка добраться не сможем, но была возможность разбить вентканал и прокопав грунт, там его всего полметра до поверхности земли, мы сможем выбраться наружу.

Из вент канала тянулся какой-то неприятный сладковатый запах и от него резало глаза. Здесь надо признать, что при всей своей несуразности воинские уставы писали умные люди. Но в то время мы были молодыми и считали, что уставы написаны лишь для того, чтобы максимально урезать наши права. А в уставе четко сказано, что при обнаружении непонятных запахов надо подать команду “Газы!” и включиться в противогаз. Вент канал мы тоже поздно догадались заткнуть. Через него в наше замкнутое пространство проникал газ, который образовывался при сгорании взрывчатого вещества, которым начинены американские бомбы. Спустя некоторое время последствия воздействия этого газа сказались на моём здоровье.

Нам было непонятно что с нашими часовыми, но я откуда-то уже знал, что их нет в живых. Свои мысли я держал при себе, чтоб не сеять преждевременную панику. Выбрались мы к вечеру. Зрелище было хуже чем мы предполагали. Первый часовой, вернее то, что от него осталось, лежал у пристани недалеко от бункера. Останки второго мы не обнаружили. Его пост был у ракетного комплекса, куда попала бомба. Мы нашли лишь изуродованный автомат, залитый кровью и обгоревшую его панаму. Сама ракетная площадка была уничтожена полностью. Рядом с трупом убитого часового мы обнаружили термосы с едой. Мы заключили, что пока мы выбирались из бункера, пришел как обычно катер с поварихой и едой. Бедная женщина, увидев последствия бомбежки и разорванный труп солдата в панике бросила термосы и убежала обратно на катер.

Что произошло на самом деле, я узнал значительно позже. Все мы слышали о карибском кризисе. Все знают официальную версию событий. Помним как тогда и сейчас в политических обзорах при упоминании об этом опасном событии говорят обтекаемо и гладко. Никто не говорит о том, что эвакуация с острова была похожа на бегство. Командование получило приказ от правительства уйти с Кубы в течение суток. Срок, конечно не уложились, но это развязало руки америкосам. Они выждав сутки, которые были оговорены, произвели уничтожение бомбометанием все не демонтированные комплексы. Свидетелем этого был я и оставшиеся в живых остатки моего отделения.

БРОШЕННЫЕ НА ЧУЖБИНЕ

А пока мы сидели на берегу и соображали, что нам делать? Ждать, когда придет снова катер? Придет ли он? Если туземка рассказала, что все погибли, а ей наверняка именно так и показалось, поэтому она и сбежала, то катер не придет в ближайшие дни. Что с нашим командиром мы не знали. Где мы находимся мы тоже понятия не имели. Еды у нас не было. Надо было идти.

Выкопали две могилы. В одну положили останки второго часового, к сожалению забыл уже их фамилии, а во вторую – кое-какие лоскутки одежды от первого. Могилы обозначили как смогли: вбили колышки и прибили дощечки с именами. Дали залп из автоматов. Переночевав в откопанном бункере утром двинулись в неизвестном направлении в надежде дойти до нашего колхоза. На удивление мы на него вышли во второй день к обеду. Из общения с начальством колхоза, с помощью туземки, которая у них одна что-то понимала по-английски, мы поняли, что наши корабли с Кубы ушли. За нами приезжал наш лейтенант и они ему сказали, что мы все погибли. Он требовал катер, но колхозникам уже перестали выделять топливо на рейсы до нашей точки и он уехал ни с чем. Мы решили добираться до Гаваны, чтоб попасть в посольство. Нас накормили, но больше ничем помочь не могли. Рассказали, что в трехстах километрах находится небольшой, но портовый город, где мы можем заработать на погрузке деньги на билеты до Гаваны, показали в каком направлении нам двигаться, и мы пошли.

В колхозе выпросили тележку, в которую сложили оружие, боеприпасы и кое-что из еды. В порту блуждая по причалам и спрашивая работу мы наткнулись на русскоговорящего армянина. Родился он в Ереване, жил в Москве, но уже не был гражданином СССР. У него в Греции много родственников, через них он смог перебраться за рубеж. Занимался поставками чего-то из Новой Зеландии то ли в Чили, то ли ещё куда-то. Конечно, мы обрадовались! Рассказали ему нашу беду. Он нас накормил, пообещал устроить нашу судьбу. Из его слов нам стало ясно, что из этого города, куда мы сейчас прибыли легче в Европу добраться, нежели в Гавану и предложил нам наняться матросами на корабль, который вскоре уходит в Новую Зеландию. Оттуда, по его словам нам ничего не будет стоить добраться до Владивостока. Напрямую в Союз отсюда корабли не ходят, говорил он. Но нам не советовал спешить на родину. Зачем? Вам крупно повезло, говорил он. В Новой Зеландии я могу вас устроить на ферму, будете заниматься овцеводством. Заработаете денег. Может своё дело откроете. Но для нас в то время разговоры о бизнесе вообще были непонятны. Мы не понимали, как так можно нанимать людей, заставлять их работать. У нас было другое воспитание.

МОРСКОЙ ВОЯЖ

Как бы то ни было, мы отплыли в Новую Зеландию, имея рекомендательное письмо от нашего нового друга к его компаньонам. Нас они должны были встретить.

Не помню сколько мы плыли, или шли как говорят моряки, помню, что очень долго. Наверное, с полгода. Заходили в какие-то попутные порты, что-то подгружали, что-то разгружали, где-то ждали грузы, где-то нас сразу грузили, для моряков это обычный рейс. Но мы то спешили на родину! Мы каждый день считали. В Союзе мы даже не думали попасть за границу, это была запредельная мечта. В то время даже в турпоездки не ездили. Занавес был глухой. А тут мы свободно таскаемся по чужим странам и городам, и недовольны! 😊 Действительно, портов мы много посетили. Нам разрешали отлучаться с корабля, что для нас было странным. Не то что разрешали, а было так: если не на вахте, то можно делать что угодно и ходить куда заблагорассудится. Вот только с деньгами было туго.

В Новую Зеландию прибыли уставшие. За рейс мы много слышали об этой замечательной стране. В порту нас встретил человек на машине, сделал нам экскурсию по городу, но мы не заинтересовались. Город как город, мы таких уже повидали и поняли, что все они на одно лицо. Разница только в деньгах и языке. Наш встречающий объяснил, что жить мы будем на ферме в районе г. Ловер Хатт. Мы остолбенели. Погоди, говорим, нам же во Владивосток надо! Но возница делал вид, что не понимает. Потом мы узнали, что нас фактически тот армян продал в рабство. Рабством, конечно, назвать нашу работу нельзя было, работали мы как все, но по сути так. Фирма была животноводческой. Хозяин поставлял мясо в отели и рестораны. Забой шел ежедневно.

РАБОТА НА ФЕРМЕ

Я работал на пастбище. Бывало, что после отела ягнят забивали с месячного возраста на деликатесные блюда. Организовано было так: к нам в горы на пастбище приезжала машина, мы резали ягнят, свежевали и тушками грузили в фургон. Принимать мясо и показывать кого забить приезжала молоденькая девчонка Фрида. Мы нравились друг другу. Часто прогуливались вместе когда я был внизу (не в горах). Когда работал на пастбище она иногда приезжала на лошади и под уздцы вела вторую. Мы верхом уезжали на близлежащее озеро и весело проводили время. Пляж был пустынным и диким, ни души. Там мы и сблизились. Она была красива, нравилась, но рассматривать ее в качестве жены у меня в голову не приходило.

Вообще, сколько времени меня судьба бросала по городам мира я нигде не встречал баб на баб похожих. Не нравились они мне. Не то чтобы в постели плохи, нет, в постели все бабы одинаковые. Зарубежные бабы они какие-то грубые и деловые, все переводят на деньги. Я не могу сказать про себя, что я бескорыстен, я тоже люблю деньги, но совсем не так как они. У меня и у моих сверстников на родине никогда не стояли деньги на первом месте. Поэтому когда Фрида временами заводила разговор о замужестве, то начинала с денег. А я не знал куда девать свои глаза. Не нравилась она мне. Не по физическим данным, а по воспитанию. Наша русская баба давно бы уже заметила неладное, а Фрида нет.

Она уже прикидывала наш бюджет, высчитывала какую я буду получать зарплату. Жить мы будем не на ферме – она поговорила с родственником и меня возьмут в офис. После свадьбы переедем в Веллингтон. Мой недовольный вид на разговоры о свадьбе она относила к тому, что я не знаю сколько у нее денег. Поэтому каждый раз она рассказывала сколько у нее ушло на депозит, сколько на страховку, какую часть денег можно будет вернуть со страховки и вообще посвящала меня во все финансовые свои дела. Для нее вопрос был решенный.

Наблюдая за сегодняшними молодыми девчонками я с грустью вижу, что они все стали похожи на ту далекую Фриду. Как хорошо, что мои молодые годы не совпали с сегодняшним временем. После моего возвращения на родину я больше никогда не был за границей. Мог побывать, но не хотел. Мне мои коллеги и друзья не верили, что мне не хочется. Я им отвечал, что там красиво, но души нет. Когда наши идеологи говорили, что запад загнивает, я обеими руками был за. Я сам это видел.

А пока до моего возвращения домой мне надо было прожить еще долгих полтора года. Денег у меня было уже прилично, но мне их не выдавали. Хозяин не хотел расставаться со мной. Он мне намекал на свою дочь и рассказывал какую долю он ей выделит. В тех краях был дефицит мужчин. С Фридой ситуация разрешилась сама собой. Я был на пастбищах больше месяца, а она ездила в это время в Веллингтон. Вернулась как раз к моему спуску с гор. Рассказывала, как она по мне скучала, как к ней приставал попутчик, но она даже в мыслях не может представить мне изменить. Вот какая она верная!

Мы с моими сослуживцами с которыми я был на Кубе запланировали сауну. Они были с девчонками и я для пары поехал за Фридой. Мне говорят, она в молочном цехе. Я туда захожу, а моя Фрида в комнате ночной смены с молочником на топчане развлекается. У нас в России вопрос о замужестве отпал бы сам собой, а здесь Фрида за мной ходила месяца три и объясняла, что ничего плохого она не сделала. Она же пока не моя жена. Когда будет ею, то так делать не будет. Для меня ее объяснения были в диковинку.

Честно говоря я тоже был не безгрешен. Одно время мы работали на лесозаготовках, жили километрах в ста от фермы. Там ребята познакомились с девчонками из кафе, а я с помощницей ветеринара. Она после колледжа проходила там стажировку. Мы старались знакомиться с девушками либо из сферы продовольствия, либо из медицины, потому что их часто проверяли на заразность. Венерических болезней в тех краях было предостаточно. С Фридой я не планировал связывать свою судьбу, поэтому считал себя свободным. Единственное что меня смущало то, что Фрида была девственницей до меня. Я никак не мог привыкнуть, что у них девственность не значит ничего, или почти ничего.

Мой двоюродный дядя был священником. Через него за всю его жизнь прошли многие. Причем к нему люди шли на исповедь и естественно рассказывали все без утайки. Он был человек наблюдательный. Зная истинное душевное состояние человека и видя результат его жизни он это сопоставлял с поведение человека и делал выводы. Кроме того он читал много работ таких же наблюдательных батюшек и имел представление о жизни человека совсем не такое какое мы имеем. Он мне говорил, что жена обязательно должна быть девственницей. Когда я спрашивал: не девственница не может построить семью? Он отвечал: может. Но девственница сделает это лучше. Не знаю прав он был или нет, но я для себя решил, что моя жена именно такой и будет.

ПЛАН ПОБЕГА

Мы часто со своими сослуживцами по Кубе собирались и вели разговор о возвращении. Работали мы на разных фермах у разных хозяев, но встречались часто. Даже обсуждали вариант побега, если это можно так назвать. Нас никто не охранял и если бывало мы ездили в соседний городок, то за нами не следили и нам не препятствовали. Вся проблема была в том, что у нас не было и денег. Да если бы и были, на пассажирское судно нужны документы.

Когда я еще дружил с Фридой были мы с ней в Веллингтоне. По тел справочнику отыскал советское представительство и позвонил туда. Мне объяснили как добраться, я пользуясь тем, что деньги Фриды были у меня и заказал такси. В посольстве, хотя какое там посольство, так, кабинетик и два человека в нем. Я представился: сержант ракетных войск такой-то! Мне: покажите документы. Я начал сбивчиво объяснять (волнуюсь же!), что я секретный ракетчик, выполнял сверхсекретную миссию на Кубе, документы забрали особисты, сейчас работаю на скотоводческой ферме, нас восемь человек и нам надо в Союз в нашу ракетную часть.

Они переглянулись меж собой и говорят: друг, мы видим, что ты попал в какую-то неприятность на чужой территории, но это не наша компетенция. Обратись в полицию. Только придумай что-нибудь получше, а то посадят тебя за незаконное пересечение границы. Здесь за это десять лет дают. После этого они мягко, без грубости выставили меня за дверь. Я понял, что через посольство домой не добраться.

Армян нас сильно обманул с Владивостоком. Напрямую туда добраться не представлялось возможным. Порт был закрытым, пассажирские суда туда не ходили. Мы обратили внимание на рейсы в Китай. Моя девушка, о которой я рассказывал, которая училась на ветеринара, она жила в Ловер Хатте, рядом с Веллингтоном. Она вообще не знала нашу историю, не знала наших взаимоотношений на ферме, не знала, что мы тут фактически в рабстве, не знала никого из нашей фермы, она, говоря современным языком, была не при делах, поэтому через нее можно было безопасно получать информацию.

Я ее попросил разузнать, можно ли наняться матросом на судно до Шанхая. Была задумка добраться до нашей границы с Китаем, а там сдаться пограничникам. Понятное дело, что без проводника такое дело обречено. Мы искали людей, часто бывающих в Китае. Странное дело, но нам опять попался армян. Армяне всюду! 😀

Этот подошел к проблеме по-деловому. Назначил сумму и сказал, что довезет до населенного пункта в районе Благовещенска со стороны Китая. Там у него родственники, они могут довести до границы в том месте, где нет китайских постов. Дальше — сами. Но родственникам нужно будет тоже заплатить. Суммы были оговорены и мы пошли думать, где их взять. Деньги такие у нас были. Только как их забрать у хозяина? И мы нашли метод. Дело в том, что на мелкие покупки хозяин давал денег без вопросов. Нужно мне, например новую куртку купить. Пожалуйста! Пишет записку, иду в кассу получаю деньги и еду в магазин.

На этом мы решили попробовать сыграть. Мы понимали, что всем вместе не добраться. Надо было кому-то одному добраться до Родины, там рассказать о нас всех и просить, чтоб через посольство нас вывезли домой. Выбор ехать пал на меня. Мы посчитали, если каждый возьмет у хозяина денег на рыболовецкое снаряжение (рыболовство в тех местах развито), то чтобы одному добраться до Союза хватит с запасом. Если не прокатит такая афера, то оставался запасной вариант: я женюсь на дочери своего хозяина и мы с ней едем в тур в Одессу. А там, как и договорились, я обращаюсь к властям.

Кстати, армян нам говорил, что надо всем самостоятельно выбираться. Никакое посольство помогать вам не будет. Никакая Родина, говорил, вас отсюда вытаскивать не будет. А если и вытащат, то только чтоб посадить на долго. Мы ему не верили. А он оказался прав. Армяне тоже порой сеют разумное, доброе, вечное. Но это все было еще впереди. А пока мы взялись добывать деньги. На всякий случай, наученные горьким опытом, мы собрали сведения об этом армяне. Чтоб если что со мной случится, то оставшиеся могли б его найти. Там ведь прописки нет, искать человека трудно. Там и документов то у населения не было. Единственный документ, который мог быть это права. Но по ним человека не найдешь.

МОЙ КИТАЙСКИЙ ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ

Чтоб легко перейти границу побег мы планировали на китайскую весну. Но, как обычно, все пошло не по плану. Я и армян выехать смогли только в середине лета. Прибыли не в тот порт, что планировали. Пришлось делать крюк. Приехали с опозданием на 10 дней. Тот человек, который может меня проводить уехал к сыну на юбилей. Долго рассказывать, но я остался на зиму в Китае.

Армян уехал, пообещал ребятам передать, что все откладывается до следующей весны. Эта зима была самой тяжелой в моей жизни. Работать мне пришлось на шахте, добывал руду потому что туда принимали без документов. Работа была очень тяжелая, все делалось вручную. Я таскал вагонетки. К вечеру не мог самостоятельно дойти до подъёмника — сил не было, вели под руки. Когда выходили из шахты на воздух многие теряли сознание. Падали прямо на снег. Их никто не подбирал, знали, что немного отлежатся, отдышатся и разбредутся по домам. Падал несколько раз и я.

Здесь в шахте у меня и началось проявление моего отравления на Кубе в бункере газом от бомбы. Началась резь в глазах и зрение стало бинокулярным. То есть, куда смотрю, то и вижу, а все что вокруг не вижу. Из глаз постоянно текли слезы.

Однажды у меня было какое-то то ли видение, то ли еще что-то, не могу объяснить. Было так. После смены я вышел на снег, голова закружилась и я упал. Тут же встаю, иду обратно в клеть и спускаюсь в забой. Подхожу к своей вагонетке, там мой сменщик, он мне говорит: на дрезине помощник требуется, иди туда устраивайся. В шахте ты долго не протянешь. И сказал, чтоб я шел к начальнику депо. Я повернулся от него и вдруг… вижу, что я никуда не ходил, я по-прежнему лежу на снегу там же где и лежал, это мне просто пригрезилось, или приснилось пока я был без сознания.

Но я все-таки обратился к этому человеку и меня взяли на дрезину. Когда я встретил своего сменщика, то поблагодарил его за, то что он мне помог с работой. Он на меня посмотрел с удивлением и сказал, что во-первых, он мне ничего не говорил, а во-вторых он не знаком с начальником депо и посоветовать к нему обратиться тем более не мог. Вот такая произошла странность на уровне мистики.

Но вернемся к моей новой работе. Тут вторая проблема — холод. Кабина продувается, двери закрывать бессмысленно, постоянные маневровые работы, я то в кабину, то из нее, то цепляю вагоны, то отцепляю, то башмаки подкладываю под колёса, то их выбиваю… Два месяца прошло как в угаре. Возил то руду, то крепь, но зато был на свежем воздухе и здоровье поправилось. Перестали слезиться глаза и пропал бинокулярный синдром. К этому времени и снег начал таять. Снова встретился с моим “проводником через границу”, он подтвердил, что в июне выведет на “окно” границы, а пока был только март…

Несмотря на тяжелый труд и болезнь глаз я познакомился с молоденькой табельщицей. С ее помощью довелось окунуться в китайский быт. До того я жил в общаге и понятие не имел как живут китайцы. А тут попал в семью. Нравы у китаек простые. Живут все в одной комнате. Вдоль стены длинные двухэтажные нары. На первом ярусе живут родители и старшие дети. Кто помоложе – на втором ярусе. На первый взгляд, хуже чем в общаге шахты, где я до того жил. Комната выглядит захламленной. Всюду лежат чьи-то вещи. Они не разбросаны, как может показаться, они так хранятся, так у них принято. Но главное, что для меня было в диковинку, это их внутри семейные отношения.

Забрались мы с ней на второй ярус почти над родителями. В метре от нас у стенки спит ее сестра. Вернее не спит, а лежит и на нас смотрит. Моя тут же начинает под меня подлазить. Я ей говорю, погоди, пусть уснут. А она не слушает и лезет. Пришлось начать с ней акт. Она вела себя так как будто мы одни. И покрикивала, и постанывала, и дергалась порой так, что нары ходуном. Оказывается у них так принято, в семье ни от кого ничего не скрывают. Женщины у них послушливые и очень работящие. Трудоспособность китайских женщин меня удивляла.

У нас на Кавказе, откуда я призывался в армию, у “лиц кавказской национальности” женщины тоже трудолюбивые. Во всем слушают мужа и со стороны может показаться, что женщина вообще бесправная. Но это только со стороны так кажется. Женщина в кавказской семье — стержень, вокруг которого все вертится. На китайке я бы женился. Китайская женщина близка к моим пониманиям об идеальной женщине, если бы не “легкое” их поведение. Или это только мне такие встречались? Изучить досконально быт я не успел.

Моя новая подруга сильно облегчила мои труды. Она отмечала свои табельные дела и шла ко мне на помощь. Выполняла за меня всю тяжелую работу: бегала на сцепку и фиксацию вагонов. При маневровых работах это больше всего отнимает силы. Вечером готовила еду, стирала одежду, мыла посуду и в постели была безотказной. Прям как двужильная, хотя внешне выглядела миниатюрной и слабой.

Время шло, снег растаял, быстро наступали теплые дни. Я опять встретился с моим проводником, оговорили окончательную сумму за его услуги и получил от него инструкции. Я со своей стороны сообщил, что деньги отдам только на другом берегу Амура. Мои опасения проводник понял, успокоил меня, сказал, что у них так не принято, меня не обманут и утром мы вышли. Деньги, которые я заработал на шахте и остатки валюты оставил своей подруге. Зачем они мне в России?

СОВЕТСКАЯ ГРАНИЦА

В те времена в советской литературе и прессе трубили, что наша граница на замке! Помню это из своих школьных дней. На уроках литературы мы разбирали рассказы о героях-пограничниках. На самом же деле ни на каком замке она не была. Перешел границу я легко и никого не встретил. Мне надо было по совету проводника идти на станцию. Он рекомендовал сесть на электричку и ехать в Благовещенск. Немного советских денег я у него выменял на валюту и в кармане у меня было около пятидесяти рублей. Можно было бы доехать до дома. Но я же не преступник. Я решил делать все официально. Молодой был, неопытный. Да и торопился — меня друзья уже полгода ждут!

На заставе меня сразу посадили в какой-то подвал. Обращались грубо и у меня появилось такое же ощущение неизвестности, какое было в Николаеве перед отправкой на Кубу. Опять появился страх. На два дня про меня забыли. Были выходные и ждали начальника заставы. С прибытием начальника начался кошмар. Начались длительные допросы, словам моим не верили, часто избивали. На мои просьбы связаться с моей частью, где я служил не реагировали и продолжали выбивать из меня цель пересечения границы.

Допросы шли всю неделю. За это время меня почти не кормили. Содержали в невыносимых условиях, спал на нарах на голых досках, ни матраца ни одеяла не выдали. Холод по ночам был такой, что уснуть невозможно. Начальник заставы обо мне никому из начальства не доложил, он хотел выслужиться, а для этого ему надо было самостоятельно разоблачить “шпионскую сеть”. Допросы в пятницу прекратились — начальник с друзьями уехал на охоту.

СОВЕТСКАЯ ТЮРЬМА

Здесь мне снова повезло: на заставу с проверкой приехал дежурный по гарнизону. В организации пограничной службы я не разбираюсь, поэтому сказать, кто он был и с какими полномочиями приехал не могу. Помню, был он в звании майора и с нарукавной повязкой “Дежурный по гарнизону”. Меня перевезли в какой-то городок, названия мне не сообщали. Здесь впервые накормили. На допросах не били.

Послали запрос в мою войсковую часть. Пришел ответ, что мл. сержант такой-то погиб при выполнении воинского долга два года назад. После этого меня еще раз допросили и забыли обо мне месяца на два. Все это время сидел в одиночной камере. На прогулку не выводили, но выдали постельные принадлежности. Потом перевезли в Благовещенск.

Там опять серия допросов. Из моей части вызвали бывшего моего командира. Провели опознание по всей форме. Посадили среди двух человек, командир долго вглядывался и неуверенно показал на меня. Его можно понять: прошло время и к этому моменту через его руки прошел не один десяток солдат. После опознания провели очную ставку, на которой мой командир заявил, что ни на какую Кубу он меня не отправлял. Как я оказался на китайской территории он понятия не имеет. Подтвердил, что я был откомандирован в г. Николаев откуда я в его часть больше не вернулся.

После этой процедуры обо мне опять забыли больше чем на месяц. Сидел все это время я в изоляторе местного КГБ. Лето кончилось и меня перевели в обычный СИЗО. Условия содержания резко ухудшились. Но и изменился режим – со мной стали разговаривать. Здесь я узнал, что поступил к ним со статьей дезертирство и незаконный переход границы, и что меня готовят к этапу на Москву.

Сидел я в камере с двумя реальными дезертирами которые ждали суда. Ребята были подавлены, напуганы. Что бывает за дезертирство они не знали и не ожидали такого развития событий. Сейчас очень сожалели за ту минутную слабость, когда сбежали из части. К ним приехали родители, свидание им разрешали каждый день. Родители приносили еду. Мне тоже перепадало.

Потом меня отправили на этап и я прибыл в Москву. Как происходит этап из одной тюрьмы в другую? Сначала объявляют на какое число назначается отправка. За сутки до назначенного дня меня обшмонали и перевели в отдельную камеру. Принесли отобранные ранее мои вещи. Сказали, чтоб готовился. Потом открылась дверь и спросили: К этапу готов? – Да! – дверь снова закрыли. Через некоторое время дверь открылась и появились незнакомые конвоиры. Провели краткий инструктаж, который сводился к тому, что все надо делать по команде и ничего не делать без команды. По коридору вывели в автозак. Приехали к месту погрузки в вагон. Из машины через две шеренги конвоиров прошли в вагон. От зеков на прогулках я слышал выражение, что этап — хуже приговора. Но для меня он прошел гладко. Опять повезло?

В Москве следствие закрутилось быстро. Но тут опять неприятность – у меня началась развиваться слепота, последствия от отравления газами на Кубе. Перевели в тюремную больницу. Начали проводить обследование. Надо отдать должное, работу над диагнозом проводили серьезно и тщательно. Возили к специалистам, назначали консультации, кололи какие-то препараты. Месяца через полтора зрение восстановили.

Параллельно этому московские кэгэбэшники разыскали всех, кто был причастен к той ракетной точке, которую мы создавали. Опросили всех, провели очные ставки, опознания. Следствие закончили, дело закрыли за отсутствием состава преступления и отправили меня дослуживать в мою часть, где я начинал службу. По прибытии в часть меня сразу демобилизовали, так как срок моей службы уже давно закончился. О моих товарищах, оставшихся за рубежом мне запретили интересоваться. Что с ними стало, мне неизвестно. Жалею, что перед отъездом в Китай не взял их адреса.

Если понравилась статья – оставьте комментарий. Мне очень важно ваше мнение. Подписывайтесь на мой блог. Спасибо!